Конечно, такое невозможно себе представить, но я готов поклясться, что несколько минут стоял совершенно неподвижно, захваченный каким-то двойным видением: я смутно сознавал, где я нахожусь, и все же мне нужно было только сделать несколько шагов по полу, чтобы снова, с самого начала, начать нашу жизнь с Фиби. Но видение растаяло, когда мы с Магнусом прошли вперед, и я увидел, что Эленор Анвин заметно выше ростом, чем была Фиби, что черты ее лица строже, скулы очерчены четче, а каштановые волосы более темного оттенка. Когда ее обнаженные пальцы коснулись моих, я ощутил как бы легкий удар или укол — так бывает, когда идешь по ковру в одних носках и отдергиваешь руку от первого же предмета, которого касаешься. Казалось, она ничего не заметила; я вдруг осознал, что гляжу на нее, не отводя глаз, словно и в самом деле увидел призрак; и тут услышал, как она говорит, что помолвлена.

Это правда, что я завидовал Эдуарду Рейвенскрофту: я тогда говорил себе, что он фат, что его работа безвкусна и поверхностна, что он никак не может быть достоин этой девушки. Я видел Нелл — как я всегда мысленно называл ее с тех пор, как узнал, что все, кто ее любит, зовут ее именно так — еще только один раз до того, как она вышла замуж за Магнуса; это была короткая, мучительная встреча, во время которой ее неприязнь ко мне была более чем очевидна.

Я решил уехать за границу и еще раз попытаться посвятить себя живописи. Продал «Раксфорд-Холл при лунном свете» Магнусу — он несколько раз просил меня об этом; если бы я знал тогда, что он предполагает жениться на Нелл, я ни за что не согласился бы это сделать. Однако моя попытка экзорцизма оказалась тщетной, так как очень скоро, переходя от одного великолепного вида к другому, я обнаружил, что утратил всякий интерес к пейзажу и мог только сказать вместе с Колриджем:

Я вижу, как они возвышенно прекрасны,

Гляжу, не чувствуя, как хороши они![31]

Единственный сюжет, на который откликалось мое сердце, была сама Нелл: вместо того, чтобы забыть о ней, как я надеялся, я вдруг понял, что вспоминаю малейшие изменения в выражении ее глаз, нежную линию губ, чуть заметную асимметрию лица, движения рук, легкие пряди волос, выбившиеся из высокой прически. Я без конца пытался сделать набросок ее лица по памяти, но ни одна из моих попыток меня не удовлетворяла; однако я не мог ни сжечь, ни выбросить ее изображение и сохранял каждый набросок, пока они не заполнили целый ящик.

Я вернулся в Олдебург через год, разумеется, уже зная, что она вышла замуж за Магнуса и, как я предполагал, счастлива в браке. Дело об имении Корнелиуса Раксфорда оставалось по-прежнему нерешенным; мне следовало бы оставить доверенность в руках моего партнера, но я не мог даже подумать о том, чтобы утратить последнюю нить, связывавшую меня с Нелл, хотя между мной и ею не было ничего, что могло бы нас связывать. Письма Магнуса были всегда сердечны, но в них ничего не говорилось о Нелл, помимо обычных добрых пожеланий, а сознание вины из-за моих чувств к ней не позволяло мне задавать ему вопросы. В феврале 1868 года он упомянул, что «миссис Раксфорд родила дочь»; уже тогда меня поразил отстраненный тон этого сообщения; я послал самые теплые поздравления и настойчиво просил его сообщить подробности, но никакого ответа не последовало. В августе имение перешло в руки Магнуса; в начале сентября он заезжал в контору забрать ключи, такой же приветливый, как всегда, однако он очень торопился следовать дальше; я слышал, что он со своим дворецким остановился в Холле, и ждал визита или приглашения приехать, но ни того, ни другого не дождался, пока не получил записку:

Дорогой Монтегю!

Очень прошу простить меня за небрежение. Возможно, Вы помните тот вечер в Чалфорде, когда я в общих чертах описал психологический эксперимент; с удовольствием сообщаю Вам, что он состоится в следующую субботу вечером, и был бы несказанно рад, если бы Вы смогли участвовать в качестве непредвзятого свидетеля. Миссис Раксфорд эту неделю проведет в Холле, меня же дела задержат в городе до пятницы.

Остаюсь, как всегда, весьма искренне ваш

Магнус Раксфорд.

Я понимал, что это неразумно, но мысль о том, что я смогу увидеть Нелл одну, даже если она в тот же момент отошлет меня прочь, одержала верх над доводами разума. Хотя я недавно приобрел пони и двуколку, я проехал не весь путь до Холла, а, привязав лошадь у въезда в Монаший лес, отправился дальше пешком. Стоял прекрасный осенний день, переменчивый — то теплый, то прохладный, но я почти ничего не замечал, идя через лес таким быстрым шагом, что вскоре лоб у меня покрылся каплями пота.

Я ожидал, что хотя бы деревянные балки окажутся свежепокрашенными, но единственной видимой глазу переменой было то, что высокая трава и сорняки вокруг дома были выкошены, и притом совсем недавно, потому что то, что осталось, выглядело голым, неровным, повсюду торчали черенки стеблей чертополоха и крапивы. На этот раз, омытый послеполуденным солнцем, Холл казался скорее живописным, чем зловещим.

Я сразу же увидел, что Нелл изменилась. Лицо у нее осунулось, тени под глазами стали темнее, и все же ни один из сотен моих набросков не смог отдать ей должное. Я остановился в нескольких шагах от нее.

— Миссис Раксфорд, — сказал я. — Я… гм… узнал, что вы сейчас остановились здесь, и подумал, что мне следует выразить вам свое почтение.

— Это очень любезно с вашей стороны, сэр. Я так понимаю, что мой муж просил вас наведаться?

— Да нет, — смущенно ответил я. — Он пригласил меня, как вы знаете, быть свидетелем… гм… эксперимента в субботу вечером… но… он упомянул, что вы здесь, так что я… — я замолк на полуфразе, глядя на нее с безнадежной мольбой.

Она была в простом платье из кремовато-серой ткани, темные волосы заплетены в косы и уложены вокруг головы, как я помнил. Хотя погода стояла мягкая, и снаружи было довольно тепло, воздух в огромном холле замка был, как всегда, холоден точно в могиле и пропитан затхлым запахом отсыревшей волосяной набивки и плесневеющих тканей. Нелл взглянула в сторону Болтона, замершего во мраке недалеко от нас, и предложила пройтись по площадке вокруг дома.

— Я прошу вас простить меня, — сказал я, когда парадная дверь закрылась за нами. — Я заехал, поддавшись порыву, но если я причиняю вам неудобство…

— Нет, — ответила она. — Я просто была несколько удивлена. На самом деле мой муж ни словом не упомянул, что вы к нам присоединитесь; я не знала даже, что эксперимент намечен на субботу.

— Ах вот как… Я не знал…

— На той стороне дома есть скамья, — сказала Нелл. — Прямо под моим окном. Я смогу услышать Клару… мою дочь… если она заплачет.

Когда мы пошли вперед по заросшей сорняками дорожке, я понял, что нам придется пройти мимо того места, где упал Эдуард Рейвенекрофт. Мои шаги громко хрустели по гравию.

— Магнус сообщил мне, что у вас ребенок. Мне следовало написать, поздравить вас, но я этого не сделал… Я был не… — Я снова не закончил фразу и посмотрел на окружавшие дом деревья. — Это мрачное место… Вы сказали, вам нужно быть рядом с ребенком — разве у нее нет няни?